«Волонтерская сотня» одной из первых стала помогать раненым военным / Коллаж 24 канала

5 декабря отмечается международный День волонтера. О том, чем в 2021 году занимаются волонтеры Киевского военного госпиталя – в нашем материале.

Когда все идет действительно плохо, хочется верить, что рядом будет человек, которому не все равно. Человек, который может помочь и поддержать.

Наталья Воронкова принадлежит именно к той небольшой прослойке людей, которым не все равно.

История волонтерства

До 2014 года она была директором по рекламе и маркетингу одной из украинских фармацевтических компаний. После того, как акции протеста на Майдане Незалежности начали набирать обороты и переросли в открытое противостояние с силовиками, почувствовала, как переворачивается и отношение к стране, и самоидентификация. В конце концов меняется и сам образ жизни.

Поняла, что ей не все равно, что там происходит вокруг. Так началась ее волонтерская работа.

Наталья Воронкова стала первым волонтером Киевского военного госпиталя / Фото со страницы волонтера в Facebook

Она туда приехала, чтобы ускорить оказание помощи тяжело раненному военнослужащему, лежавшему в киевском ожоговом центре.

Тогда я еще не понимала, как работает система Минобороны и ее бюрократическая машина, и очень нагло начала рассказывать, как им нужно работать. Поэтому сначала мы не сразу поладили с начальником госпиталя, – рассказывает она.

Она нашла способ донести до военного руководства страны, что ОО «Волонтерская сотня» уже доказала эффективность своей работы и готова помочь Министерству обороны.

Склад «Волонтерской сотни» в Киевском госпитале / Фото со страницы волонтера в Facebook

«Нам поверили, выделили помещение, и мы начали работать. Сначала заняли маленькую комнатку в госпитале. Когда в ней перестали помещаться лекарства, одежда и другие собранные вещи – заняли часть коридора. Через какое-то время, когда наших вещей стало еще больше, начальник госпиталя ругался, что мимо нас невозможно пройти – все заставлено. Потом, когда в госпиталь приезжал Порошенко, то ли по мерам безопасности, то ли по каким-то другим причинам, нам сказали, что это все прикрывают. Мы в ответ разозлись. Я возле КПП поставила палатку, пригласила журналистов и сказала, что теперь мы будем принимать помощь здесь. Еще через два часа открыли наш волонтерский пункт. С тех пор мы с начальником госпиталя работаем душу в душу», – вспоминает волонтер.

Признается, до сих пор не научилась чувствовать субординации и не овладела языком военнослужащих.

Я описываю какие-то проблемы или необходимость изменений на том языке бизнеса, который я знаю и на котором меня учили решать задачи. Затем отдаю это военным и прошу перевести на военный язык. И мне все равно, какое звание или должность имеет собеседник. Передо мной всегда личность. Либо я могу найти с ним общий язык и работать на достижение общей цели, либо нам просто не о чем говорить,
– говорит она.

На восьмом году активной работы с помощью других она может гордиться тем, что ее «Волонтерская сотня» – одна из организаций, которые имеют безупречную репутацию.

Никаких бонусов от волонтерства ни я, ни кто-то из моей команды не получил. Пост внештатного советника министра означает, что я не получаю зарплаты за это. Я езжу в зону ООС исключительно за свои деньги, у меня нет ни командировки, ни служебного транспорта. Тактмеду мы учим, вкладывая в эти занятия собственные средства,
– рассказывает Воронкова.

«Никто никогда не сможет меня упрекнуть какими-то романами на войне или поиском там приключений. Чтобы не только моя, но и репутация других девушек не пострадала, мы всегда ночуем вместе и в поле зрения друг друга. Насчет денег – я готова предоставить доступ к нашей карточке и предложить найти хотя бы одну транзакцию по снятию наличных денег. Но пусть соберутся все критики вместе и один раз проверят счета. Но после этого я потребую публичных извинений», – добавляет она.

Работа в зоне ООС

Поездки в зону ООС – одна из сложнейших частей волонтерства. Поводов для них немало: помощь военным медикам, детским домам в зоне ООС, иногда – оказание поддержки пожилым людям и многодетным семьям в Донецкой и Луганской областях.

Воронкова признается, ее раздражает, что многие воспринимают такие поездки, как развлечение. «Иногда звонят, говорят, что кто-то готов поехать с нами и даже может что-то купить для военных. Проблема в том, что я не готова брать с собой всех подряд. Место в поездке нужно заслужить. Быть спонсором – этого недостаточно», – говорит. она.

Каждая поездка на фронт – это трудная работа. И морально, и физически тяжелая. Нам там не нужны в машине те, кто не сможет быть полезным. Если мы видим, что кто-то курит или прохлаждается в телефоне, пока вся команда горит, этот человек больше никогда никуда не поедет. Если мы едем к детям с костюмами и переодеваниями – каждый сам следит за своим костюмом, отвечает за свой кусок работы и никому не выдвигает претензий, что что-то не так,
– рассказывает волонтер.

При этом ее не обремененная каблуками хода хорошо известна не только в прифронтовых городах, но и на самой передовой. Говорит, что к обуви на высоких каблуках вернулась сразу по нескольким причинам.

В «Волонтерской сотне» работа в зоне ООС занимает значительную часть времени / Фото со страницы волонтера в Facebook

«Первый раз в платье в ООС я появилась летом 2015 года. Была невероятная жара и в платье было гораздо комфортнее, чем в джинсах. Кроме того, оказалось, что платье – это то, что меняет отношение ко мне. Для военных это кусочек мирной жизни, привезенной в подразделение из «большой земли». Для мирных жителей там – это маркировка, что я своя, гражданская. А платье без каблуков для меня по жизни неприемлемо. Поэтому появились мои каблуки в окопах. Кроме того, каблуки мне вообще никак не мешают – я на них бегаю лучше, чем в кроссовках. Да и разгружать ящики в поездках на них я могу бегом», – смеется она.

Помощь 24/7

График волонтера почти круглосуточный. Интервью мы с ней записываем в половине второго ночи – это едва ли не единственная возможность поймать ее на спокойный разговор в промежутке между подготовкой к очередной поездке на фронт, закупками и подготовкой к организации поздравлений военнослужащих ко Дню Вооруженных сил Украины. «Заданий куча. И заранее к ним не успеваешь подготовиться. Потому что у меня то полигоны, то занятия по тактмеду, то другие текущие проблемы, которые нужно решать», – смеется она.

Вообще стремительность и чувство юмора – ключевые ее характеристики. Догадаться, что ей бывает тяжело, глядя, как она шутит и улыбается раненым, шагая по территории госпиталя на огромном каблуке, невозможно. Со стороны кажется, что она запросто может решить практически любую проблему.

«Волонтерская сотня» на Марше защитников / Фото со страницы волонтера в Facebook

Одна из самых ярких историй – о том, как летом 2014 года Воронковой однажды позвонила незнакомая женщина из Германии, умоляя спасти ее тетю в Луганске. Мол, родственница вместе с мужем осталась в своей квартире на последних этажах многоэтажки, а вскоре должен начинаться обстрел.

Я не понимала, чем из Киева могу помочь женщине в Луганске. Но я взяла контакты, связалась с этой тетей. Оказалось, что они с парализованным мужчиной остались одни во всю многоэтажку – все соседи уехали. Даже в подвал спуститься не могут, чтобы переждать обстрела – помочь некому, а сама она мужчину спустить не в состоянии. Я честно сказала, что не представляю, чем могу помочь из Киева. Женщина заплакала и ответила: «Тогда мы будем готовиться умереть»,
– вспоминает Воронкова.

После этих слов волонтера зацепило.

Мой самый большой страх – не иметь возможности помочь. Поэтому я тяжело переживаю смерть знакомых – здесь уж точно ничего не изменишь. После ее слов меня накрыло. Уж не помню как именно, но я подняла на уши всех. Телефон разрывался от звонков. Но мы нашли партизан в Луганске, спустивших с этажа эту пару. Нашли какого-нибудь таксиста, которому сбросили деньги и он их вывез из города. Мы нашли тех, кто провез их через блокпосты. Вечером они мне перезвонили и сказали, что живы и уже в Изюме. От счастья я тогда расплакалась,
– рассказывает она.

Труднее всего бывает по возвращении из зоны ООС. Тогда Воронкова должна на несколько дней укрыться от всех – закрыться «в ракушке». Говорит, что в такие моменты не дает опустить руки ее команда. Все они работают в режиме 24/7: должны совмещать основную работу с волонтерскими проектами. Вкладываются в то, что делают, несмотря на усталость или собственное здоровье.

Команда «Волонтерской сотни»

О тех, кто входит в ядро ​​»Волонтерской сотни» рассказывает с восторгом, вспоминая какие-то нюансы о знакомстве, пережитых обстрелах и общих делах. Далее просто приводим ее рассказ без изменений:

Их поддержка и вера в меня – бесценны. Они не дают мне сдаваться даже когда сильно опускаются руки. Каждый из них в команду пришел по-разному. Каждый из них важен. Ибо без них меня не было бы.

Нина Дубинина появилась через знакомых еще со времен Майдана. Она пришла передать помощь от знакомых, спросила, чем может быть полезна, и волонтерит с нами до сих пор.

Нина Беллини очень хотела помогать армии, искала разные возможности, приходила в различные волонтерские организации. Но ее там встречали без особого энтузиазма. Когда она пришла к нам, я сказала: «Хочешь волонтерить? Окей. Итак, записывай». И надиктовала ей три листа того, что было немедленно нужно. Добавила, что еще некому закрывать вопросы по работе с детьми. Она сказала: «Хорошо». И ушла. Я подумала, что испугалась объемов работы и не вернется. Но через три дня она перезвонила и отчетливо отчиталась о выполнении всего списка. Так она оказалась потрясающей движущей силой.

Часть команды «Волонтерской сотни» / Фото со страницы волонтера в Facebook

Юлию Кригер к нам привели в 2014 году со словами: «Она может отвечать за координацию всех, кто хочет помочь». И однажды незаметно мы повалили все это на Юлю. Затем оказалось, что она принимает около 500 звонков, координируя всех желающих помочь. Меня это глубоко поразило – я не поняла, как она это выдерживает и спит ли когда-нибудь вообще. Это, мягко говоря, тяжело.

С ней есть замечательная история, связанная с ее первым обстрелом. Мы приехали в Марьинку, где прилетом разбило детский сад. Мы помогали его восстанавливать. Мы привезли помощь, медленно разгружались. И здесь начинается обстрел. Военные, сопровождавшие нас, занервничали, начали торопить, что надо ехать. Но у нас продолжалась отгрузка. Военные все активнее торопили Юлю. Пока она, обычно милая и пушистая, не посмотрела на них и командирским голосом не ответила: «Значит так, я пока акты не подпишу, никто никуда не поедет». Военные молча оставили ее в покое.

Юля Нижник-Зайченко, «Зайка» появилась ближе к концу 2015 года. Позвонила по телефону, сказала, что насобирала в гараже немного помощи для детей Востока и хочет передать нам. Мы приехали, увидели помощь на полгаража и немного прифигели от того, сколько она собрала. Потом она пришла к нам и сказала, что еще чем-то могла бы помочь. И втянулась.

С ней тоже была похожа история о первом обстреле. Приехали в Чермалик-Гранитный, собрали детей. Там должны были реализовать два проекта: «Платье для Золушки» и «Вышиванка детям АТО». Я полетела на передовую, решать вопросы от Министерства обороны, а Юля и еще один парень остались давать детям платья и вышиванки. Потом узнаю: начинается обстрел, дети с родителями бросаются в россыпную. Военные с сопровождения начинаются нервничать, что пора ехать. И Юля, опять же, командным голосом говорит: «Значит так, пока все платья и вышиванки не соберем, никто никуда не поедет». Вот с таким настроением и одинаковыми фразами обе Юли и работают.

Елена Тимошина мне вспоминается знакомством при раскрашивании ящиков от оружия для аукциона. Она и до этого ходила в больницу, но запомнилась мне именно тогда, когда пришла перед аукционом и сказала, что несколько ящиков нам раскрасила. Я тогда подумала: «Вот же модной фифе делать нечего». Уже потом я поняла, насколько я не права, сколько она должна всего решать. Но, несмотря на это, в помощи других она тоже нашла себя.

Сергей Мосин, «Вышиванка» – наш извечный водитель. После смерти Эндрю стал первым, с кем мы сработались. Он часто ворчит на нас, что не отменяет того, насколько он потрясающий.

Однажды зимой мы ехали двумя волонтерским бусам из Гранитного. Дорога разбита «в хлам». Рядом в поле, вроде бы видна накатанная дорожка, но таблички «Осторожно, мины» стоят. «Вышиванка» спрашивает, едем ли мы по полю или асфальту. Пока мы спорили, как ехать, машина вылетела на поле, ее раскрутило, практически перевернуло и поставило на два колеса. У меня на тот момент в голове пульсировало две мысли.

Первая – «Хоть бы не перевернуться». Тогда бы не пришлось просить о помощи комбрига той бригады, с которым мы буквально только поссорились, а этого не хотелось. Вторая – «Поле пахано, значит, его разминировали». Машина встала, мы махнули другому бусу, что у нас все хорошо. И поехали дальше, потому что нас ждали дети. Паники не было не только у «Вышиванки», но и у всех остальных. На нее не было времени. За умение не паниковать я обожаю нашу команду: в какую бы задницу мы ни попали, никто никогда не паникует, все знают, что им нужно делать.

Часть команды «Волонтерской сотни» / Фото со страницы волонтера в Facebook

Женя Веселов появился, пожалуй, позже всех. Пришел помочь упаковывать пасочки на фронт к Пасхе после моего поста в соцсетях с призывом о помощи. Он так хорошо тогда помог. Что я ему предложила еще на следующий день прийти к нам на «Мастерскую добра». Он ответил: «Могу». И пришел. Тут его уже девушки заметили: сам все делает, ничего объяснять не надо, не ворчит. Сказали, что нужно брать в команду. Ему предложили уехать с нами на фронт. Он ответил: «Могу». И с тех пор, что бы ни следовало делать, он может все.

Тим Златкин – еще один бесценный член команды. Он шутит, что проклинает день, когда он вышел на перекур в Краматорске, а к нему подлетела девочка в серебряной курточке росла: «А ты кто?». Так мы с ним познакомились и начали работать. Его многие обвиняют, что он резок и что-то не так пишет. Да, у него характер не сахар. Мы все с характером. Но на него можно рассчитывать во всем. Он всегда меня слышит. Он прошел со мной эвакуации в Дебальцево, прошел со мной обстрелы. Он, когда мы неслись в бомбоубежище, стаскивал с себя каску и пытался накинуть мне на голову, чтобы защитить. В поездках он не ленится: нужно в 155-й раз разгрузить машину – пожалуйста.

Сергей Максимец, «Дядя Сережа» – один из древнейших моих водителей в поездках в зону ООС. С ним были и самые тяжелые эвакуации, и под разными обстрелами. Моя задница цела только благодаря ему. Он сам донецкий. Выехал оттуда, бросив все. Когда был Иловайск, он ездил на ту сторону, делая вид, что едет забирать вещи из дома. А сам под этими вещами вывозил наших военных, находившихся ранеными в подсолнечниках, или которых ему передавали местные жители. Однажды его поймали и бросили в подвал. Он включил дурака, его отпустили. И только потом они поняли, кого они отпустили, и сейчас он там в черных списках. Его жена тоже очень нам помогает.

Андрей Галущенко, «Эндрю» – человек, которого с нами больше нет. Это незаживающая рана на сердце. Он был офигенным. Очень крутой человек, друг и вечная поддержка. Он был генератором идей и проектов. Мне до сих пор не хватает возможности обменяться с ним мыслями. Мне не хватает его веры в каждого из нас и его «У вас все равно будет хорошо». Он остается незримой частью команды.

Лера Теплухина появилась в 2014 году и успешно справлялась со всей нашей бухгалтерией и ведением наших учетов. Это она у нас построила всех, что без актов из поездок никто не приезжает.

Есть еще Марина Химич. Когда она появилась, я даже точно не могу сказать. Мне кажется, что Марина всегда была. Она и для пацанов в госпитале, и для нас – как мама. Она очень все пропускает через себя. Перенесла микроинсульт на ногах, потому что очень нужно было почерговать в госпитале. Это мы вот буквально недавно выяснили. Не представляю, есть ли что-нибудь, чего бы она не смогла придумать, сшить или приготовить.

Есть еще Ира Семеняка и Катя Алферова. Ира наш фотограф, она делает отчеты по путешествиям. Мы когда ее взяли в первый раз в поездку, думали, что наша бурная компания испугает ее, тихую и скромную. Но нет, она втянулась и стала частью семьи.

Когда мы задумали украсить госпиталь и сделать каменные стены зданий, появилась Катя, с ней мы проговаривали реализацию этого проекта. Его мы еще не довели до конца, но мы работаем над ним.

У нас еще один пока нереализованный проект – отреставрировать старую теплицу в госпитале, и сделать реабилитационный центр, где все желающие смогут заниматься трудотерапией. Чтобы военные каждый день после процедур могли работать с растениями. Это будет для многих отличная реабилитация. И там же хотим сделать мастерские, чтобы ребята могли приобретать дополнительные навыки и знакомиться с новыми мирными профессиями – вроде резьбы по дереву или полиграфии».

Спонсоры волонтеров

При этом Воронкова отмечает, что это только часть ее команды. Людей, без которых работа «Волонтерской сотни» была бы невозможна, еще немало.

Часто команде помогают те, кто еще совсем недавно нуждался в их помощи. Большинство раненых военных, прошедших через Киевский военный госпиталь, возвращаются после выписки на «волонтерку», чтобы помочь им помогать другим.

Например, есть постоянные спонсоры, закрывающие разные потребности. «Есть семья Шостаков, ставших нашим «Молочным экспрессом». Раз в две недели они закупают для ребят молочную продукцию. Есть Лера и Сергей, которые закрывают любые ситуативные текущие потребности – соки, фрукты, которые нужно в тот момент. Есть Марина Дячук, которая закрывает вопросы с одеждой и вещами для раненых. Без их постоянной поддержки работать было бы сложно», – рассказывает Воронкова.

Наталья Воронкова / Фото со страницы волонтера в Facebook

При этом она отмечает: гордится тем, что за «Волонтерской сотней» никогда не стояли политические силы, отдельные политики или другие постоянные состоятельные спонсоры.

Что сейчас делает «Волонтерская сотня»

Сейчас, кроме помощи госпиталю и уязвимым категориям жителей Донецкой и Луганской областей, «Волонтерская сотня» еще закрывает часть потребностей воюющих на передовой подразделений.

При этом говорит, что никакой «измены» в такой поддержке волонтер не видит. Сейчас волонтеры закрывают не элементарные нужды, вроде касок и бронежилетов, как в 2014 году, когда армия еще не возобновила свою систему поставок. Сейчас волонтеры помогают со специфическими и узкоспециализированными вещами, которые очень нужны для эффективной работы и не снабжаются ВСУ. Помогают только хорошо знакомым и доказано эффективным подразделениям: медикам, снайперам, разведчикам, ССО, контрснайперам и т.д.

«Девушки, которые работают с запросами от парней с фронта уже наловчились выискивать самую разную информацию. Когда я в чатик пишу, что надо купить «вот это», они пересматриваются и пытаются понять, что это вообще такое и где используется. Потом начинают искать, кто может объяснить, что это и каким оно бывает. В основном ищем не какие-то стандартные вещи, а очень узкоспециализированные. Найти все всегда нужно на вчера и недорого. Потому что с финансами сейчас трудно. Если в 2014 году нам могли передать до 40 тысяч гривен в день. В настоящее время помощь сократилась до 500 грн в неделю. Выкручиваться сложно», – говорит она.

При этом, по словам Воронковой, еще один стимул продолжать волонтерскую работу – осознание, что она находится на своем месте. Подтверждение этому она получает постоянно начиная с 2014 года, когда все обстоятельства складываются так, что получается спасти жизнь.

«В начале войны вражеские снайперы жестоко достреливали ребят из 79-ки – стреляли раненым в руки и ноги, это сильно дробило ребятам конечности. Всех раненых тогда везли в Изюм. Врачи попросили достать аппараты внешней фиксации, чтобы ребят можно было реабилитировать. Цена вопроса – 50 000 гривен. У меня тогда на карточке было 3000, из которых 2800 пришлось экстренно перевести на экстренную покупку шовного материала на фронт. Вот я сидела, смотрела на оставшиеся 200 гривен и пыталась понять, как закрыть потребность врачей. Просить деньги уже не было у кого – я всех знакомых на тот момент просто всех выдоила. Ситуация была такая, что сидишь в отчаянии и говоришь вслух: «Господи, ну не для себя же прошу!», – рассказывает она.

Я так сказала и забыла.

На следующий день девушка, которая сидела на кассе, позвонила по телефону и доложила: парень, который с семьей выехал из Донецка, принес на волонтерку 20 тысяч на помощь раненым.

Я тогда выдохнула и в шутку сказала в небо «Господи, спасибо, но этого не хватит, нужно еще». Снова сказала и забыла. Через несколько часов девочка из кассы посылает мне фотографию: на волонтерке стоит дедушка, держит конверт с деньгами, которые он пришел отдавать на помощь раненым. На конверте надпись «На церковь», – говорит волонтер.

И завершает историю: «В конверте – 25 000 гривен. В такие моменты я понимаю, что все делается правильно. Нельзя оставаться равнодушным, когда все так сходится, чтобы ты мог помочь».