Сегодня поездка будет долгой, — говорит водитель автобуса Киев-Севастополь 37-летний Олег. Поездки к родным на оккупированную территорию из Киева в Крым проходят ночью. Говорят, так лучше пересекать границу.

В маленьком автобусе 7 пассажиров. В два часа ночи прибываем на пропускной пункт. Ночь с пятницы на субботу, одновременно прибыли 4 больших автобуса. На украинской границе огромная очередь. Моя группа стоит последней.

— Вас здесь сейчас где-то 300. Работает три окна. Все пройдете к пересменке, — пограничник с автоматом за спиной успокаивает недовольных. В 9 утра смены меняются, это означает, что можно застрять еще на час.

В очереди впереди четверо женщин.

— Товарищ начальник, проведите нас без очереди. Мы же свои, — шутит одна из женщин. Ближе к паспортному контролю начинают прятать с пакетов в дамские сумки небольшие свертки.

Украинский пункт проходим за 4 часа. У россиян за 1,5 часа. Группа собирается. Еще 3 часа ждем водителя.

— Россияне на досмотре полмашины разобрали, — говорит Олег. — Доколупались, что вез таблеткы в пакете. А это биодобавки. Они в интернете искали, что это такое.

В оккупированном Армянске, первый город от границы, нас останавливает российский дорожный патруль. Просит водителя выйти из машины.

— Требовал с меня 5000 рублей (2 тыс. грн — Gazeta.ua), — говорит Олег. — обвинил, что страховки нет, окна затонирована — это все нарушения. А для чего мне страховка? Я через 7 часов уеду из Крыма, — говорит водитель.

Требовал с меня 5000 рублей
По дороге в Симферополь наше авто часто подрезают.

— Щемят, потому что на черниговской регистрации. Такую машину называют «хохловозка». Смешно, — говорит водитель. — Но можно и пострадать.

В 15 часов прибываю в Севастополь. От вокзала домой еще 40 минут общественным транспортом. В салоне до 10 человек. В субботу после обеда город пустует. Дома встречает младшая сестра с соседским мальчиком-ровесником. Отдаю им подарки и контрабандные конфеты «Рошен». Мальчик впервые пробует «шипучки».

— Жаль, что такие можно только в Киеве купит, — вздыхает 7-летний Саша.

— Я когда к тебе домой прихожу, и там есть что-то вкусненькое, я не все ем. И ты так делай! — говорит малая. Прячет сладости в ящик.

С семьей решаем поехать на мыс Фиолент. Вниз к морю ведет 800 ступеней. Жарко. От крутого спуска начинают дрожать ноги. На подъем идут, в основном молодые люди. Старшие садятся на землю в тени, держатся за сердца. Туристов мало. На пляже продают воду и мороженое за 100 рублей — 41 грн и пиво 150 — 62 грн. На побережье людей 50.

Выбраться с пляжа можно двумя путями: подниматься полчаса вверх или поехать городским катером в Балаклаву. Выбираем второй вариант. За час понимаем, что транспорт не ходит. Отчим ловит морское такси.

— Катера городские сняли в аренду. Они все на бухте работают, а вечером на салют пойдут, — объясняет отсутствие общественного транспорта капитан ялика. На борт берет только 8 человек. Стоимость проезда 200 рублей — 82 грн.

На следующий день с рынка возвращаемся на такси. За бортом +33. Водитель нервничает. Нас обгоняет новый «Ниссан» с портретом Путина над задним бампером.

— А Вы поддерживаете Путина? — спрашиваю у водителя.

— В России открыли филиал «Ниссана». Теперь машина стала доступной, — говорит тот. Чувствую себя неловко, что разговор не поддержали. Далее едем молча.

— Одни боятся говорить, другие смирились. На кухне между собой можем говорить все, — рассказывает мать 45-летняя Олеся Пасичник, пока накрываем на стол. — На работе ко мне все время дорываются, потому что знают как я думаю. На днях одна знакомая рассказала о семье, где молодой пацан полгода, как вернулся из Сирии. До сих пор ни с кем не разговаривает и никуда не выходит. Маме все, что сказал: «Вы не представляет, что там было». И ватники понимают, что с нами делают, но не каются.

Одни боятся говорить, другие смирились. На кухне между собой можем говорить все
После обеда идем с сестрой на детский пляж Омега. Здесь всегда было людно. Вход в море мелкий, вода быстро прогревается. Ранее были кафе, палатки с сувенирами и торговцы фруктами. Сейчас осталось несколько летних террас в начале пляжа, и сувенирные лавки.

У «нашего места» на пляже спиливают можжевельник.

— Пойду топор поищу, — говорит парень в черной выгоревшей футболке с изображением Путина. На ней российский «гарант» подписан как «наш президент».

В воде бабушка забавляет двух внуков. Объясняет, как правильно держаться на воде. Часто говорит украинскими словами. Отплываем на метров 30 от берега. Разглядываем пристань в аварийном состоянии. Ее не ремонтируют, только повесили табличку «Вход запрещен».

С пляжа исчезли надоедливые торговцы пахлавой, креветками, пивом. За все время прошла только одна бабушка, которая продавала вареную кукурузу.

— Ежегодно оплачиваю страховой медицинский полис по 5000 рублей (2000 гривен. -), а воспользоваться не могу, — жалуется мать на медицинскую систему оккупантов.

— Две недели назад записалась на прием к терапевту. Пришла, говорит, что моя болезнь не в его компетенции. Надо к хирургу. Если бы пошла сразу к хирургу, спросил бы чего не к терапевту сначала. Взяла талончик к хирургу, встреча через две недели. Но сегодня зашла к нему. Думала, примет. Отказал. Сказал, приходить в назначенный день, или после 17. У них рабочий день заканчивается, принимают за деньги. Таксы у всех разные. К детскому врачу можно попасть за 250-300 рублей — 103-123 грн. Сколько у него — не спрашивала. Плохо сейчас, а ждать приема еще две недели.

В это время ей звонит знакомая с работы. Из Киева везла для нее несколько упаковок «Каптопреза» — лекарство от повышенного давления.

— Благодарит и просит уточнить цену, чтобы вернуть деньги за лекарства, — передает слова подруги мать. — У нас теперь лекарства делятся на «российские» и «действующие», — смеется.

Лекарства делятся на «российские» и «действующие»
Действующие завозят из Украины. Продают или передают в «фармацевтическом подполье». Самое дорогое, что пришлось доставлять для знакомых — австрийские лекарства для химиотерапии. Несколько ампул стоили 5000 гривен. Российские пограничники выборочно могут отказать в ввозе, если нет рецептов.

 

Россияне молодцы! Лестницу сделали. Пляж облагородили, — говорит мужчина, на вид лет 40. — Раньше здесь было не пройти, а такая красота.

Спускаемся в грот «Дианы» — визитная карточка курортного Севастополя. Это большая сквозная дыра в скале, через которую можно проплыть морем. Внизу виднеется прозрачная вода. Крутая лестница сваренные из металлических конструкций, крепятся к навесной скалы. Несколько лет назад здесь были бетонные конструкции. Из-за частых оползней камней, раз в несколько лет спуск переделывают. С обеих сторон видны остатки троп к морю предыдущих лет.

В этом году море отчетливо пахнет стоками канализации. На пляже немногочисленные туристы. Размещаемся возле компании из двух женщин и троих детей. Судя по разговору, одна из них местная, другая — приехала в гости.

— Цены ужасные, — говорит женщина, на вид лет 40. У нее белые пережженные волосы и много золотых украшений.

— Ну так не едь сюда, — отвечает другая. Без прикрас, в больших очках и с банданой «Крым» на голове.

— И не поеду, — встает и идет к морю.

Вход в море галечный вперемешку с крупными камнями. Скользко. Похоже, в этом сезоне туристов было мало, дно не расходили. Вода теплая и не взболтанная.

В грот прибыл ялик с шумными туристами. Фотографируются. Над судном три флага: ВМФ, Севастополя и России. Это опять напоминает, что мы — в оккупации.

Мать пакует с собой на Киев домашние персики, инжир, пахлаву. Дает попробовать, смогу ли поднять сумку. Половину выкладываем назад.

— Был бы поезд, все бы забрала, — мать относит банки с инжирным вареньем обратно в кладовую. С собой в дорогу беру бутылку воды из-под крана. До этого несколько дней она была с нормальным вкусом и запахом. Теперь отдает илом.

С перевозчиком встречаемся в одном из подворотен города. Машина на донецкой регистрации.

Быстро выруливаем из города. На подъездах к Симферополю строят трассу «Таврида».

— Дорога смерти какая-то. Посмотрите на эти перепады, — говорит соседка. Едем серпантином. Внизу, в метрах 7-8 строят новую полосу.

— Стенки укрепляют геосеткой. Но это же Крым и вечные оползни, — отвечаю. Она положительной качает головой. Строители имитируют активную ночную работу. Светят фонарями в пыль. Работает большая дорожная техника с включенными фарами.

Добираемся до границы. Пробка на стороне оккупанта обещает потерянных 2-3 часа. В коридоре с высоким забором набивается много людей.

За 2,5 часа добираюсь до паспортного контроля. Пограничник спросил куда еду. На соседних окнах контроля людей спрашивают о цели визита в Крым. Ко мне не отзывается контроллер. Пауза затягивается. Долго листает мой паспорт, потом что-то проверяет в базе. От адреналина сердце готово выскочить. На соседних окнах людей уже отпустили, а я до сих пор стою.

— Всего доброго, — бросает мне паспорт пограничник. Ничего не отвечаю. Паспорт прилипает к руке. Вылетаю скорее на улицу.

На украинской стороне снова очередь. Но движется быстрее. Впереди стоит мать с дочерью.

— Они до сих пор не сделали нормальный забор! — говорит девушка своей матери. У нее длинные каштановые волосы. Мать все время к ней прижимается. Обсуждают порядки на границах. — Да, там на российской лучше все.

На украинской стороне снова очередь
На контроле старшая женщина показывает украинский паспорт. Он порван.

— Оккупанты мне давали свое гражданство. Я отказалась. Паспорт подрали. Еду в Херсон восстанавливать, — навешивает лапши на уши пограничнику. Ее пропускают. Но говорят, что с таким обратно в Крым не впустят.

За украинским постом собираемся группой. Двое «наших» ведут между собой диалог.

— А почему Вы уехали в Питер из Севастополя? — спрашивает девушка с русыми волосами, на вид 27 лет в другой пассажирки. О себе она рассказала, что приезжала в Крым на экскурсии.

— В девяносто седьмом году, мне было 14. Пришлось поступать. В школе заставили писать диктант на украинском. А его не знаю. Все перевели на украинский. Принудительно. Все документы. Вся учеба на украинском. В классе его никто не знал. Даже учителя. Все так агрессивно было, — рассказывает жительница Питера. На вид, 35 лет, светлые волосы.

— Девушка, Вас противно слушать. Я сама из Севастополя. И муж мой русский военный. Вы такие ужасы рассказываю, страшно слушать. В Севастополе не было украинизации, как вы говорите. А если Вам так єто не нравится, то чего Вы претесь сюда ?! — вмешалась в разговор другая женщина на вид лет 40.

 

Юлія ПАСІЧНИК

Подписывайтесь на канал Telegram